Родные братья разведчиков

...Конечно, они волновались. Хотя чего уж тут переживать профессионалам. Вопрос "справятся - не справятся?" - просто не стоял. Почти четыре года они приближали вместе со всем народом День Победы. И этот день наступил. Был подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии, а выступления, приказы, распоряжения, интервью маршала Г.Жукова переводили на немецкий, английский и французский языки. Именно они - блестящие военные переводчики В.Веселов, В.Тархов, И.Гайдамака. Именно в их переводе слова о великой Победе дошли до большинства населения нашей планеты.

Так было в мае 1945 г. Многие переводчики вспоминали в тот день своих учителей, товарищей, свои первые шаги в овладении профессией. Трудность здесь заключалась в том, что до войны в штатах Красной Армии должность военного переводчика не предусматривалась, а созданный в феврале 1940 г. военный факультет при 2-м Московском государственном педагогическом институте иностранных языков (МГПИИЯ) предназначался для подготовки преподавателей иностранных языков военных академий. Профессия военного переводчика родилась в годы войны.

Учитывая их крайнюю необходимость, правительственным решением экстренно были созданы краткосрочные курсы при военном факультете. Уже в июле 1941 г. на улицу Мархлевского в Москве потянулись все, кто хотя бы в какой-то мере владел немецким или каким-то другим "вражеским" языком - учителя, студенты, вчерашние выпускники школ. В один из дней пришли два друга - поэты Павел Коган и Давид Самойлов. Самойлова не взяли: не сдал экзамен по немецкому языку. Зато Павлу повезло. Он поступил, хотя и не был военнообязанным из-за слабого зрения.

Процесс подготовки шел трудно. Отсутствовали какие-либо учебные пособия, а использовавшаяся военная хрестоматия, если и не была "времен очаковских", но содержала весьма устаревшие сведения времен первой мировой войны. Более того, самим преподавателям нужно было овладевать методикой военного перевода, а также обладать хотя бы элементарными военными знаниями по организации и вооружению немецкой армии. Лишь постепенно все трудности удалось преодолеть.

"Мы, преподаватели иностранных языков, - вспоминает профессор Е.Гофман, - должны были не только обучать языку, но и сообщать нашим слушателям те знания, которые действительно были им необходимы для работы в разведке. Иногда мы были вынуждены даже переквалифицироваться. Например, я, преподаватель немецкого языка, читал лекции по организации немецких вооруженных сил. Конечно, со временем выпускники курсов получали именно те знания, которые требовались на фронте, но первым выпускникам пришлось нелегко".

Очень многому научил слушателей курсов преподаватель Б.Шванебах. Йемен по происхождению, очень точный и педантичный человек, он в совершенстве знал не только родной язык, но и организацию и вооружение вермахта. Именно он первым начал использовать оригинальные материалы 30-х и даже 40-х годов и познакомил будущих военных переводчиков с современной немецкой военной терминологией. Были среди преподавателей и политэмигранты антифашисты. Часто они почти не знали русского, зато могли сообщить своим слушателям очень ценную информацию не только о своем языке, но и об особенностях общения на нем. Вспоминая о первых уроках румынского языка и своем первом преподавателе, писатель Ирина Огородникова рассказывала:

"Фамилия ее - Никулъча. Она очень хотела нас научить, хотя почти не знала русского языка. Помню однажды она знакомила нас с румынской народной поговоркой. А как объяснить? Книг нет, учебников, словарей - тоже, все устно. И чтобы пояснить смысл, она нам говорит о какой-то женской особенности лошади. И мы догадались: речь шла о кобыле. Самое удивительное, это нас нисколько не развеселило, мы прекрасно все поняли. И когда позднее мы допрашивали румынских пленных, никаких трудностей понимания у нас уже не было. Главные трудности были позади..."

Желание слушателей курсов в короткие сроки стать полезшими фронту было настолько велико, что, несмотря на все трудности, удавалось в очень короткие сроки готовить кадры военных переводчиков.

"Нас учили корифеи, - вспоминала выпускница курсов М.Котляр, - что ни преподаватель, то личность, мастер своего дела. Они заменяли своей личностью все: словари, пособия, разговорники. Специально нас не воспитывали, но каждый старался скорее получить необходимые знания, чтобы уехать на фронт".

Уже в ноябре 1941 г. первые военные переводчики отправились на фронт. Вот что писал "с места событий" домой поэт и офицер-переводчик Павел Коган:

"...Пишу на Куйбышевском вокзале. Мы - на фронт! Ребята спят на полу, умаялись. А я смотрю на "мальчиков из гуманитарных вузов", на лейтенантов Отечественной войны и почему-то именно поэтому думаю о том, что у меня хватит сил на все. Ничего не пишу, а просто каждый день мой "сам" пишет книгу. Очень горькую и очень мужественную".

Один из первых выпускников курсов военных переводчиков писатель И.Левин рассказывал о своем первом "боевом" крещении:

"Не знаю, каким образом мне удалось попасть в один из первых выпусков, который состоялся 18 ноября 1941 г. Приехали мы в Москву в резерв Ставки ВГК. И так получилось, что 1 декабря над Москвой сбили немецкий самолет "Юнкерс-88", взяли в плен сразу двух летчиков и решили их допрашивать в Ставке. Нашему командованию было важно знать: видят ли немцы с воздуха, как на помощь Москве идут из Сибири, с Дальнего Востока, Средней Азии свежие дивизии, не догадываются ли они о нашем контрударе? Поскольку по документам я - специалист военного перевода, меня зовут, так как никого другого не было под рукой.

Имя, фамилию - это все я узнал, а вот спрашивают, какой они воздушной эскадры? Мучительно соображаю, как же по-немецки "эскадра"? Ведь до авиации мы еще на курсах не дошли. До сих пор не могу сам себе объяснить, почему в голову пришло слово "швадриль". Слово это засело крепко, и я, приставляя к нему разные артикли, пытался выведать у пилотов сведения об их "швадрили". А немцы молчат. Один допрашивающий даже возмутился: "Вот сволочи! Не хотят разговаривать!" И тогда один, довольно молодой генерал с Золотой Звездой говорит: "Слушай, я когда был в Испании, по-немецки эскадра называлась "гешвадер". Услышав "гешвадер", немцы сразу оживились: "Яволь", - кричат, - "Яволь!". А генерал сразу понял, с кем имеет дело и приказал меня прогнать и дать ему настоящего переводчика. Я думал, что после столь позорного провала на моей переводческой карьере должен быть поставлен крест. Но не учел главного: голод на людей, знающих язык, имеющих представление о немецкой армии, ее структуре, был настолько велик, что понадобились и мои мини-знания: меня послали переводчиком в 13-й кавалерийский корпус на Волховский фронт".

Все больше и больше выпускников отправлялись на фронт. Начались для них фронтовые будни, а положение бывало столь напряженным и потери столь велики, что прибывшие в свои соединения лейтенанты-переводчики немедленно назначались командирами подразделений и шли в бой. Военный перевод приходил позже, а сначала был бой. Немало выпускников курсов погибло тогда, возглавляя стрелковые подразделения, а те, кто выжил, столкнулись поначалу с колоссальными трудностями.

Опять свидетельствует И.Левин: "Когда мы пошли в прорыв, появились пленные. Естественно, от меня командир корпуса генерал Николай Иванович Гусев ждет, что я ему буду докладывать, но надо знать немца образца 1941 года. Нахальный, наглый, самоуверенный. Где происходит наша беседа? На берегах Волхова, в глубине России. Он считает, что завтра падет Ленинград, послезавтра - Москва и вообще уже все "в кармане". А с кем он имеет дело? С мальчишкой, не знающим толком языка, военной терминологии, ничего. Мне обидно до слез. И вот я иду к своему генералу и прошу перевести меня в строй. Генерал Гусев немного помолчал, а потом сказал слова, которые я помню до сих пор:

- Дело свое ты, сынок, знаешь плохо.

- Так точно!

- Так вот, сынок, иди и дело свое изучай в совершенстве. Сейчас мы все учимся, от рядового до маршала. Вот когда каждый из нас овладеет своим делом, тогда и придет победа. Иди и учи язык, изучай врага, а заменить тебя здесь, в тылу у немцев, некем.

И пошел я выполнять приказ своего командира"...

Но время шло. Менялось положение на фронтах, другими стали и пленные.

"Когда в начале 1943 г. я попала на фронт, - вспоминает М.Котляр, - немцы уже кричали, что их родственники - коммунисты, и что они сами - противники Гитлера... Помню одного. Он очень боялся Сибири, о которой ему много наговорили, и старался сказать мне все. А так как начальник разведотдела в то время почему-то считал, что вот-вот должна начаться химическая война, он задавал ему все время вопросы о ней. Немец тут же сходу начал отвечать, мешая реальные факты с различными домыслами. В общем, всякое наплел. Когда мы после допроса стали анализировать все это, то пришли к выводу: надо его допросить вторично. Только тогда удалось отделить реальные факты от домыслов, а также установить, зачем это понадобилось пленному. Оказалось, он очень старался нам понравиться, угодить".

Военному переводчику надо было постоянно быть начеку. Конечно, многие пленные кричали "Гитлер капут", но были и другие. И.Левин заметил: "А были всякие. Были и подосланные. Была агентура, которая пыталась нас ввести в заблуждение. И самое интересное: мы писали протоколы допросов, а немец не подписывался под ними. Подписывались мы - военные переводчики. Отвечал не тот, кто говорил, а тот, кто допрашивал, а потом делал вывод и докладывал начальству. Вот такое было правило".

В этих условиях переводчику необходимо было не только знать язык, но и быть хорошим психологом и аналитиком. Н.Берников, бывший в годы войны начальником отделения печатной пропаганды Главного политического управления, вспоминал:

"На 1-м Украинском фронте случилась такая история. Мальчишки обнаружили человека в гражданской одежде, который плохо говорил по-русски. Начали допрашивать, определили, что это все-таки немец. А дальше дело застопорилось. Пленный все время повторял, что заблудился. Чтобы усыпить его бдительность, я начал с того, что задал ему ряд вопросов о том, чем он занимался до армии. Выяснил, что был строительным рабочим, строил автобаны, что приходилось и взрывными работами заниматься. Потом был в военной школе и тоже там занимался взрывными работами. После этого мне оставалось лишь подвести итоги. И я сказал пленному примерно следующее: "У вас вся жизнь связана с взрывными работами. Думаю, что и сейчас вы хотели что-то взорвать". Пленный признался, что их группа из трех человек собиралась взорвать мост. Прочесали лес, обнаружили еще двух немцев. Диверсия была предотвращена".

В так называемом Курляндском котле, на территории Латвии, в конце 1944 г. была блокирована сильная группировка немцев под командованием генерал-полковника Шернера. Используя резкопересеченную местность, противник создал сильную оборону. Но вот наша авиационная разведка доложила, что наблюдается движение немецких войск к одному из участков фронта. Невероятно, но факт: эти данные свидетельствовали о намерении немцев наступать. Решили проверить. В тыл к немцам отправился военный переводчик Н.Ветлов. Вот как описал он эту свою "одиссею".

"Меня переодели в немецкую форму, дали трофейный "шмайсер". Саперы проделали проходы в минных полях, и довольно благополучно мне удалось перейти линию фронта и выйти в указанный район. Также легко я прошел к дороге, за которой надо было наблюдать. Сижу и отмечаю немецкие танки, орудия, бронемашины, двигающиеся в предполагаемый район сосредоточения. При этом двигались они, практически не соблюдая правил маскировки. Вечером, когда я собрался отдохнуть, вновь услышал гул машин. По дороге, теперь уже в обратном направлении, опять шли танки, орудия, бронемашины. Причем количество единиц боевой техники было абсолютно таким же, что и утром. Наблюдение дало мне возможность раскрыть очень простую хитрость немцев: днем, на виду нашей авиации немецкие колонны двигались к району сосредоточения, а в сумерках отходили на исходные позиции. Сделав такое открытие, я решил пробраться в предполагаемый район сосредоточения немцев. Как ни странно, но здесь меня тоже ожидал сюрприз - увидел прикрытые лапником "танки" из крашеной фанеры, бревна, обозначавшие стволы орудий. Одним словом, это был ложный район сосредоточения, но охранялся, немцы меня обнаружили и, видимо, решили узнать, что это за унтер болтается вне расположения своего подразделения. И тут я услышал лай собак. Чтобы сбить их со следа, бросился в камыши, а затем пошел вдоль берега озера прямо по воде. В горячке я даже не ощущал, что вода-то ледяная. Наконец, промокший, окоченевший, выбираюсь на берег уже на нейтральной полосе. Обессиленный, ползком подбираюсь к кустам и... в этот момент получаю сильнейший удар по голове: меня "берут в плен" наши же разведчики. Оглушенный, не очень соображаю, что со мной происходит. А русский язык, на котором я пытаюсь объясниться с солдатами, приводит их в ярость: они принимают меня за власовца - ведь я в немецкой форме!

- Я - свой, свой, - убеждаю я разведчиков. - Молчи, сволочь, - слышу в ответ.

В конце концов, когда я уже совсем окоченел, солдаты решили доставить меня в штаб, где доложил результаты разведки лично командующему армией. Награжден был орденом и немедленно отправлен в госпиталь. Там меня оттерли, напоили горячим чаем, а наутро я проснулся в полном здравии: даже насморка не было".

Но разведывательные поиски далеко не всегда заканчивались столь благополучно. Летом 1942 г. родные получили от Павла Когана письмо:

"Что писать о себе: жив, здоров, бодр, воюю... Только здесь, на фронте, я понял, какая ослепительная, какая обаятельная вещь - жизнь. Рядом со смертью это очень хорошо понимается. И ради жизни, ради Оленькиного смеха, ради твоей седой чудесной головы я умру, если надо будет, потому что человек с нормальной головой и сердцем не может примириться с фашизмом... Люди и фашисты не могут ужиться на одной планете".

Павел погиб в суровые дни 1942 года под Новороссийском, возглавляя поиск разведчиков. На переднем крае он встретил последний день своей жизни. Ветер суровой романтики в последний раз прошумел тогда над ним.

...Это случилось в самом конце войны, 30 апреля 1945 г. Нашим войскам была поставлена задача - атаковать старинный университетский город Грейфсвальд, чтобы затем выйти на побережье Балтийского моря. И вдруг за несколько часов до начала наступления в расположении наших войск появились немецкие парламентеры, имевшие мандат от военного коменданта полковника Петерхагена на сдачу города. Их принял командующий армией генерал И.Федюнинский, установивший условия капитуляции, с которыми они согласились, но попросили, чтобы официальный представитель советского командования лично передал эти условия военному коменданту.

О том, как развивались события дальше, рассказывает И.Левин:

"В ту же ночь Федюнинский посылает меня в Грейфсвальд парламентером и дает мне двух автоматчиков для сопровождения. Я еду. Обстреляли при въезде, но мы прорвались. Ночь. Три часа утра. На плацу выстроился многотысячный строй немцев: автоматчики под глубокими касками, тяжелые пулеметы, и здесь же стоит полковник и несколько офицеров. Вот такая компания. Говорю об условиях капитуляции, которые передал командующий. Рассказал им о политической стороне дела, о том, что пришли не бандиты, не варвары, что мы не собираемся их заковывать в кандалы, что мы пришли как враги фашизма и друзья трудового немецкого народа. Немцы слушали тихо. Тем более тут командир рядом стоит. И только когда я сказал: "Смерть фашизму!", раздались крики, но полковник скомандовал, и вновь наступила тишина. Затем он приказал уйти в казармы побатальонно и сложить оружие. Так без единого выстрела, без единой капли крови этот город был взят.

За это я получил орден, а ребята, которые меня сопровождали, - медали "За отвагу".

Однако так было не всегда. Гуманная миссия парламентера нередко обрывалась расправой: убийством, коварным выстрелом из-за угла. В феврале 1945 г. военный переводчик 3-го Украинского фронта капитан Остапенко был послан в качестве парламентера к командованию окруженной группировки немецко-фашистских войск под Будапештом с ультиматумом о капитуляции. Фашисты расстреляли Остапенко, обрекая тем самым на смерть тысячи людей.

Родные братья разведчиков - так назвал военных переводчиков писатель и сам бывший разведчик Владимир Карпов. "Разведку всегда называли, - писал он, - глазами и ушами армии. Соглашаясь с этим образным определением, надо непременно добавить, что качество информации, которую получали от пленных, зависело в значительной степени от искусства переводчиков". И действительно, от искусства переводчиков и, в частности, от результатов допроса пленных, анализа трофейной документации, перехватов сообщений по радио и телефонных переговоров зависели, в конечном итоге, успешные подготовка и проведение боевых операций.

Закончилась война. По-разному сложились дальнейшие судьбы фронтовых переводчиков. В писательском труде раскрыли свое дарование Б.Ржевская, Л.Безыменский, И.Левин. Переводчиками самого высокого класса стали И.Огородником и Л.Парпаров. Мировое признание получило музыкальное творчество фронтового переводчика, выдающегося композитора современности - А.Эшпая. С журналистикой связал свою судьбу Н.Берников. В военной педагогике нашли свое призвание Н.Ветлов, М.Котляр и Елофман. Известным фотохудожником стал А.Гершман. Обо всех и не расскажешь. Ведь было их более пяти тысяч. Многие погибли на войне...

"Бывают моменты истории, - пишет Е.Ржевская, - когда вся лучшая часть молодого поколения захвачена потоком времени, вся самая активная, самая надежная его часть. И поток этот устремлен не к какой-либо выгоде, не к материальному благу, а к сражению, к смертельному сражению, в котором совсем поредеет этот поток. Выпасть из него - значит изменить делу поколения".

Фронтовые переводчики были захвачены именно этим потоком...

Лев Гаврилов